– Даффи заканчивает сделку с компанией, получает чек. Он – в ударе. Ну, и решает доставить себе удовольствие с одной из девочек. Договорившись, они удаляются в кабинет. Девушка говорит, что хочет пить и как, мол, для начала насчет бутылки шампанского? Она получает комиссионные, как и все они. Ну, не важно. Даффи не прочь раскошелиться, почему бы нет? Девочка нажимает кнопку звонка, квакает что-то в переговорное устройство, и не успевает Даффи опомниться, как в комнату вваливается здоровенный европеец с ведерком льда на подносе. Ставит его, Даффи дает ему двадцать батов на чай, парень говорит “спасибо” по-английски, вежливо, но без улыбки и уходит. Это – Хансен. Хансен из джунглей. Не портрет – сам, лично!
– Откуда Даффи это знает?
– Ведь он видел его фото.
– Почему?
– О господи, да потому, что, когда Хансен исчез, мы показали Даффи эту чертову фотографию! Мы показывали ее всем, кого знаем, в этом чертовом полушарии! Мы не говорили зачем, просто сказали, как увидите, мол, этого малого, свистните. Между прочим, приказ сверху, не моя идея. Я-то как раз подумал, что это вовсе не безопасно.
Чтобы успокоиться, Рамбелоу налил нам обоим еще по стаканчику виски.
– Даффи шпарит в гостиницу и сразу звонит мне домой. В три ночи. “Ваш парень”, – говорит. “Какой парень?” – спрашиваю. “А тот, чью карточку вы прислали мне в Гонгкерс год назад, а то и раньше. Он – подавала в борделе “Море счастья”“. Ну, вы знаете, как этот старина Даффи выражается. Тот еще язык. Посылаю туда на следующий день Генри. Этот идиот все завалил. Ну, вы, наверно, слышали. Обычное дело.
– Даффи говорил с Хансеном? Спросил, как его зовут? Хоть что-нибудь?
– Ни словечка. Смотрел сквозь него. Даффи – артист. Соль земли. Всегда был таким.
– Где Генри?
– Сидит внизу в холле.
– Позовите его.
Генри был китайцем, сыном гоминдановского военного и нашим главным резидентом, хотя, подозреваю, он давным-давно вступил в контакт с таиландской полицией и потихоньку зарабатывал себе на жизнь, оказывая услуги обеим сторонам.
Это был низкорослый, лоснящийся и жаждущий угодить человек, который слишком часто улыбался. На шее у него висела золотая цепочка, а в руках он держал красивый блокнот в кожаной обложке и с золотой ручкой внутри. Он работал под видом переводчика. Ни разу не видел переводчика с блокнотом от Гуччи, но Генри был именно таким.
– Расскажи Марку, какого дурака ты свалял в “Море счастья” в четверг вечером, – приказал угрожающе Рамбелоу.
– Сейчас, Майк.
– Марк, – поправил я.
– Сейчас, Марк.
– Ему приказали посмотреть. Вот и все, что ему надлежало сделать, – вмешался Рамбелоу, прежде чем Генри сумел открыть рот. – Взглянуть, принюхаться, уйти и позвонить мне. Верно, Генри? Ему надлежало что-нибудь придумать, принюхаться, постараться засечь где-нибудь Хансена, но не обращаться к нему, а доложить мне. Скрытая, бесконтактная разведка. Вынюхать и доложить. А теперь скажи Марку, что ты сделал.
Сначала Генри выпил у стойки бара, сказал он, затем посмотрел шоу. Потом он позвал Маму-сан, которая тут же явилась, полагая, что это особый заказ. Мама-сан оказалась уроженкой той же китайской провинции, что и отец Генри, так что они быстро нашли общий язык.
Он показал Маме-сан свою визитку переводчика и сообщил, что пишет статью о ее заведении – о превосходной еде, романтических девушках, высоком уровне деликатности и гигиены, особенно гигиены. Он сказал, что у него задание одного немецкого туристского журнала, рекомендующего лишь первоклассные места.
Мама– сан заглотала приманку и сама предложила показать ему все. Она повела его в кабинеты ресторана, показала кухни, номера, туалетные комнаты. Она представила его девушкам, предложив одну из них за счет заведения (предложение он отклонил), познакомила с шеф-поваром, швейцаром и вышибалами, но, к сожалению, не с огромным пучеглазым европейцем, которого Генри засек трижды: первый раз, когда тот нес поднос с бокалами из кабинетов в кухню, затем, когда он вез по коридору тележку с бутылками, и, наконец, когда тот выходил из двери, ведущей, по-видимому, в винный погреб.
– А кто этот фаранг, который носит вам бутылки? – воскликнул Генри со смешком в голосе. – Его, наверное, оставили поработать здесь за неуплату?
Мама– сан тоже рассмеялась. Все азиаты испытывают естественное чувство единства против фарангов, или людей с Запада.
– Фаранг живет с одной из наших камбоджиек, – ответила она с презрением, ибо по таиландской классификации камбоджийцы стоят еще ниже, чем фаранги и вьетнамцы. – Он познакомился с ней здесь и влюбился, а теперь хочет ее выкупить и сделать дамой. Но она отказалась уйти от нас. Так что он каждый день привозит ее на работу и ждет здесь, пока она не освободится.
– А что он за фаранг? Немец? Англичанин? Голландец?
Мама– сан пожала плечами. Какая разница? Генри настаивал. Трудно себе представить, что фаранг приводит свою женщину в бордель и подает напитки, пока она находится с другими мужчинами, а затем отвозит ее домой, в свою постель. Должно быть, та еще девочка!
– У нее девятнадцатый номер, – пожала плечами Мама-сан. – Здесь ее зовут Аманда. Хотите ее?
Но Генри так увлекся своим журналистским расследованием, что не мог позволить себе отвлекаться.
– Но этот фаранг, как его зовут? Откуда он появился? – воскликнул он, забавляясь еще больше.
– Его зовут Хам Син. С нами он говорит по-нашему, а со своей девушкой – по-кхмерски. Но вам не стоит писать о нем, потому что он нелегал.
– Я могу замаскировать его. Я могу все замаскировать. А девушка отвечает ему взаимностью?