Секретный пилигрим - Страница 4

Я где-то читал, что запуганные люди не могут ничему научиться. В таком случае они уж наверняка не имеют права учить других. Я человек не запуганный – во всяком случае, запуганный не больше, чем любой другой, кто смотрел смерти в глаза и знал, что она пришла за ним. Все равно, опыт и небольшие страдания заставили меня намного осмотрительнее относиться к правде, даже по отношению к самому себе. Джордж Смайли разложил все по полочкам. Джордж был для меня больше, чем наставник, больше, чем друг. И хотя он не всегда был рядом, он вел меня по жизни. Временами я считал, что он мне вроде отца, которого у меня не было. И теперь, когда у меня есть свободное время для воспоминаний, которыми я собираюсь с вами поделиться, я приглашаю вас с собой в это путешествие в прошлое, чтобы вы могли задать себе те же вопросы.

Глава 2

– Есть люди, – довольно заявил Смайли, подбадривая своей оживленной улыбкой хорошенькую девочку из оксфордского Тринити-колледжа, которую я предусмотрительно посадил напротив него через стол, – которые, если ставится под угрозу их прошлое, боятся потерять все, что, как они полагали, у них было, а, может, также все, чем, по их мнению, они являлись. Теперь я себя так отнюдь не чувствую. Цель моей жизни заключалась в том, чтобы завершить период, в котором я жил. Поэтому, если мое прошлое сегодня все еще было бы здесь со мной, вы могли бы сказать, что я потерпел неудачу. Но его рядом нет. Мы выиграли. И не скажешь, что победа хоть что-нибудь значит. А может, мы и не выиграли. Может, просто проиграли они. А может, когда нас больше не сдерживают путы идеологического конфликта, наши беды только начинаются. Дело не в этом. Важно то, что долгая война позади. Важна надежда.

Сняв очки, он стал что-то встревоженно нащупывать у себя на груди в поисках чего-то для меня непонятного, пока я не сообразил, что он ищет широкий конец галстука, которым привык протирать стекла очков. Однако неловко завязанный черный галстук-бабочка таких удобств не имел, и вместо этого пришлось вынуть из кармана шелковый платок.

– Если я вообще о чем-нибудь и сожалею, так это о том, как мы растрачивали время и способности. Все эти ложные пути, фальшивые друзья, неправильное применение нашей энергии. И это заблуждение по поводу того, кем мы были.

Он надел очки и, как мне показалось, обратил свою улыбку ко мне. Вдруг я почувствовал себя одним из своих собственных студентов. Снова были шестидесятые годы. Я был только что оперившимся шпионом, а Джордж Смайли – сдержанный, терпеливый, умный Джордж – наблюдал за моими первыми попытками взлететь. В те дни мы были хорошими парнями, а дни казались длиннее. Может, мы были и не лучше, чем мои студенты сегодня, но наше патриотическое мировоззрение было более отчетливым. По окончании подготовительного курса я готов был спасти мир, даже если бы мне пришлось прошпионить его для этого из конца в конец. В моей группе было десять человек, и после нескольких лет тренировки – в яслях Сэррата, в горных долинах Аргайлла и в боевых лагерях Уилтшира – мы ждали нашей первой оперативной работы, как чистокровные борзые томятся в ожидании охоты.

Мы тоже достигли зрелости в по-своему великий исторический момент, хотя он и был противоположностью нынешнего. Из каждого уголка земного шара на нас пялились застой и вражда. Красная Опасность была повсюду, даже у самого нашего священного очага. Берлинская стена стояла уже два года, и, глядя на нее, можно было предположить, что она простоит еще лет двести. Ближний Восток, как и теперь, дышал огнем, с той лишь разницей, что объектом нашей британской ненависти был избран Насер, и не в последнюю очередь потому, что он возвращал арабам утраченное достоинство да в придачу еще валял дурака с русскими. На Кипре, в Африке и в Юго-Восточной Азии против своих старых колониальных хозяев поднимались, попирая закон, второсортные народы. И если мы, немногочисленные отважные британцы, время от времени чувствовали, что власть наша этим подрывается, что ж, Американский Брат на то и существовал, чтобы всегда вовремя вернуть нас в мировой расклад.

Как тайные герои в процессе создания, мы имели все, что необходимо: справедливое дело, злого врага, терпимого союзника, кипящий мир, женщин (но только вне игры), способных воодушевить нас, и лучшее, что можно было унаследовать от Великой Традиции, поскольку Цирк в те дни все еще грелся в лучах своей военной славы. Почти все наши лучшие люди приобрели имя, шпионя за немцами. Когда их спрашивали на наших серьезных неофициальных семинарах, они соглашались, что, если речь заходила о том, чтобы защитить человечество от своих же собственных эксцессов, мировой коммунизм был еще большей угрозой, чем немчура.

– Вам, господа, досталась в наследство опасная планета, – любил говорить нам начальник спецподготовки, наш легендарный Джек Артур Ламли. – Но если вы интересуетесь моим личным мнением, вам чертовски повезло.

О, его мнение нас еще как интересовало! Джек Артур был человеком безоглядной храбрости. Три года он провел в оккупированной немцами Европе, мотаясь туда и обратно, словно постоянный друг дома. Он в одиночку взрывал мосты. Его ловили, он бежал, его ловили снова – никто не знает, сколько раз это происходило. Он убивал людей голыми руками, с несколькими покончил во время драки, а когда “холодная война” пришла на смену “горячей”, Джек почти не заметил разницы. В пятьдесят пять лет он все еще мог с двадцати шагов нарисовать пулевыми отверстиями из 9-миллиметрового “браунинга” ухмылку на мишени размером в человеческий рост, открыть дверной замок канцелярской скрепкой, за тридцать секунд прицепить мину-ловушку к цепочке от унитаза или одним броском прижать любого из нас к мату так, что и не пошевельнешься. Джек Артур выбрасывал нас на парашюте из бомбардировщиков “Стерлинг”, высаживал в надувных лодках на пляжи Корнуолла и перепивал нас за столом накануне операции. И если уж Джек Артур сказал, что это опасная планета, мы верили ему безоговорочно!